Я воевал за Русь Православную. Ветеран войны протоиерей Михаил Бойко

С протоиереем Михаилом Бойко († 2002) я познакомился в конце 1980-х годов в Покровском монастыре г. Киева, где он служил уже 16 лет – сначала в сане диакона, а позже священника. Отец Михаил принадлежал к числу «неудобных» пастырей, продвижение которых по службе не особо было угодно атеистической власти и ее бдительным органам: сын репрессированного священника, всем сердцем преданный Церкви, совершенно бескомпромиссный в отношениях с безбожным режимом.

Студенту полтавского музыкального училища, молодому фронтовику-добровольцу Михаилу Бойко пророчили блестящую музыкальную карьеру, но он был отчислен из училища за посещение православного храма. Директор училища тогда признался Михаилу, что не может не отчислить студента, потому что у него семья, и если он не послушается указания «оттуда», то вынужден будет сам уйти с работы. (Через много лет этот директор со слезами просил у отца Михаила прощение.) Отец Михаил рассказывал, как после разговора с директором вышел из училища, перекрестился и сказал: «Да будет воля Твоя», – и поехал поступать в Киевскую духовную семинарию.

Как-то он, уже отец пятерых детей и диакон Вознесенского храма на Димеевке, между службами занимался хозяйством у своего небольшого домика, построенного собственными руками, в районе киевских Совок. Вдруг из школы в слезах прибежал младший сын Георгий (ныне протоиерей и отец семерых детей): его срамили в школе за то, что он носил нательный крестик. Отец Михаил как раз плотничал.

Услышав это, диакон-фронтовик с досады вогнал топор в бревно, да так, что тот вошел лезвием по самый обух, вытер руки и спокойно сказал: «Подожди, сынок, я схожу в школу и поговорю с директором». В кабинет он зашел с конституцией СССР в руках и, указав на параграф о свободе совести, спросил: «Скажите, уважаемый, разве главный закон страны запрещает свободу вероисповеданий? Или мне нужно ехать в Москву, в Кремль, чтобы подтвердить это?». Георгия оставили в покое, но диакона Михаила Бойко до 50 лет «придерживали» – не рукополагали в сан священника. И лишь воспользовавшись тем, что у «компетентных» чиновников отпуск и они отдыхают на черноморских пляжах, правящему архиерею удалось рукоположить «неудобного» диакона во иерея.

С тех пор проповедь и исповедь отца Михаила стала известна всему православному Киеву. Любовь к людям, необыкновенное сострадание чужому горю, дар старчества и духовничества привлекли к нему многие сотни прихожан. К нему ехали и из других городов. Вскоре отец Михаил стал духовником киевского духовенства, по благословению митрополита ответственным за выпуск ежегодных православных богослужебных календарей, руководителем первой воскресной школы и инициатором строительства первого после 73-летнего атеистического запустения православного храма – в 1990 году.

Уже будучи тяжело больным (ему удалили почку), находясь за штатом, отец Михаил ежедневно приезжал в Покровский монастырь на исповедь, где его ждали многочисленные духовные чада. Удивительный оптимизм и жизнерадостность не покидали его до последнего дня жизни. И эта радостность, о которой мы читали в житиях Серафима Саровского и других угодников Божиих, была изливаемой Христовой любовью и благодатью, верой в бессмертие и Царствие Небесное. И часто проповеди свои отец Михаил заканчивал словами: «И тогда мы услышим слова Господа нашего Иисуса Христа: Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царствие, уготованное вам от создания мира» (Мф. 25: 34).

За год до смерти отца Михаила я трудился заместителем главного редактора православной газеты «SOS». Мой коллега и друг Валерий Майкут, потерявший работу на телевидении, устроился к нам в редакцию. Будучи тогда еще некрещеным и неверующим человеком, он все же увлекся православной тематикой, но часто спрашивал меня по-дружески: «Подскажи, Сережа, тему, уж и не знаю, о чем для вас писать».

И вот однажды – дело было в Великий пост перед Пасхой и Днем победы – я направил Валерия к отцу Михаилу Бойко побеседовать с ним о его боевом прошлом. Они подружились, Валерий подготовил ряд замечательных материалов об отце Михаиле. А затем отца Михаила не стало, газету «SOS» «сократили из-за отсутствия средств», я возглавил православную газету «Кириллица», а Валерий Майкут вернулся на телевидение. А через какое-то время он звонит мне и говорит: «Я хочу принять святое крещение». Крестился он в храме в честь Входа Господня в Иерусалим памяти жертв Чернобыля – том самом, который строил отец Михаил Бойко в 1990 году и в котором был его первым настоятелем.

Последнее интервью отца Михаила Бойко, опубликованное некогда в газете «SOS», сохранилось; я и предлагаю его читателям сайта «Православие.Ру» (Сергей Герук).

Cтыдно не воевать

Отечественная война была действительно и великой, и священной. А еще – она была внезапной.

Это ошеломило страну, ведь Германия считалась нашим союзником. Сталин, подавленный и растерянный, на несколько дней даже исчез из Москвы, а вернувшись, говорят в народе, принял решение, казалось бы, совершенно непредсказуемое, – открыть по всей стране храмы и монастыри, возвратить из лагерей и тюрем всех священников. И, главное, обойти Москву, Ленинград и Сталинград крестным кодом со святой иконой Казанской Божией Матери. Эти три города врагу так и не сдадут. Сам же безбожный вождь обратился к народу со словами: «Дорогие братья и сестры!» – вместо традиционно пролетарского «Уважаемые товарищи».

Михаилу Бойко было тогда всего пятнадцать, потому всеобщая мобилизация его не коснулась, а вот старшие братья ушли добровольцами на фронт. В 1944-м, когда родную Полтаву освободили, Михаил и сам последовал примеру братьев. Хотя, в общем, мог бы этого и не делать. Юноша уже прислуживал архиепископу, а, согласно новому приказу, всех служителей Церкви велено было не трогать. Поэтому первый вопрос отцу Михаилу вполне естественен.

– Почему вы, батюшка, не воспользовались своей законной бронью, когда даже из действующей армии священников уже отзывали?

– Да, действительно, тогда говорили: воевать, мол, у нас есть кому, а вот молиться – некому. Но, знаете, когда я увидел, что все мои сверстники ушли на фронт, стало как-то неприятно, даже стыдно. Я что, калека? Или, хуже того, трус?

– Отец Михаил, но ведь там, на передовой, стреляли. Жертвы уже исчислялись миллионами. А вы такой молодой, и вся жизнь впереди. Неужто не страшно было идти под пули?

– Абсолютно не страшно. Тем более что отец – а он был священником – меня на это благословил. Дело-то святое. Пришел я в военкомат, доложил. Там обрадовались: «Очень хорошо, – говорят, – будешь минометчиком». Собрали нас и отправили в Донецкую область. Учить воевать. Но миномет не дали, зато приставили к… молотилкам: надо было для начала помочь колхозникам собрать урожай. А жарища стояла страшная, пыль столбом, грохот… Тоже, знаете ли, фронт, только трудовой. Ну, как обычно у нас, «битва за урожай».

В воскресенье дали выходной. А я заметил, что в соседнем селе храм есть. Раненько встал и побежал туда. И знаете, только вошел под его своды, сразу даже и не понял, где нахожусь: то ли на небе, то ли на земле. Такая радость снизошла необыкновенная! Хотя, казалось бы, пустая сельская церковь, батюшка-старичок, две бабки невпопад голосят на клиросе. А чувство – божественное. Я и не заметил, когда служба кончилась. Очнулся: на земле стою, а передо мной целая лужа слез. Батюшка увидел, что солдат плачет, подошел, на завтрак пригласил. Я и остался там до вечера.

А потом повезли нас на фронт. Как сообщили об этом, мы все в один голос: «Ура!».

– Это был такой прилив патриотизма?

– Все значительно проще: кормили нас ужасно. На первое блюдо – жидкие щи, на второе – густые щи. Правда, мне, пережившему голодомор, было не привыкать. Так вот, когда привезли нас в штаб армии, у ребят враз оптимизма поубавилось. Артиллерийскую канонаду услышали. Сразу фантазия заработала, жуткие картины начала рисовать. Многие принялись тут же запасное белье на водку менять: на смерть ведь идем. А тут и «покупатели» с передовой пожаловали, и среди них капитан. Крепкий такой, видный, настоящий сибиряк: жесты уверенные, речь с матерком. Ух, думаю, такого парня, поди, и пуля не берет; вот бы взял меня к себе. Но мы-то минометчики, а он – автоматчик. Не взял.

Но Бог дал мне увидеть этого капитана перед смертью. Прошили его четыре пулеметные пули. Я как раз в санбате был с легким ранением и помогал его на операционный стол укладывать. Его сухие губы еле слышно шептали: «Господи, Господи, Господи…». С этим словом он и отошел.

Автограф на Рейхстаге

– Отец Михаил, я знаю, что фронтовики не особо охотно рассказывают о своих ранениях и контузиях, но коль скоро мы затронули эту тему, то, извините, миловал ли Господь вас от кровавых отметин войны?

– Ну что же это за война без санбата! Было у меня несколько ранений, но, как говорится, случается и хуже. Мы как раз отбивали немецкую атаку под городом Фюрсенвальде. Почувствовал удар в щеку, но не придал этому значения. Операция закончилась, прозвучала команда «отбой», все поднялись – а я весь в крови. Отвезли меня временно в какой-то сарайчик, подальше от линии фронта. Лежу себе, приятно так стало, как будто на Пасху. Вокруг все гремит, а мне кажется, что это колокола звонят. Думаю, неужели так сладостно умирать?..

А потом вдруг стало обидно. Мы же Шпрее форсировали. Считай, вот он, Берлин, а я в бинтах этих прохлаждаюсь. Как же это так – быть на фронте и Берлина не увидеть? Немножко возроптал я на Бога, но потом раскаялся. Отлежался в этом сарайчике и думаю: пока меня в санчасть отвезут, пройдусь-ка я на передовую, товарищей своих проведаю. Иду и вдруг вижу: навстречу мне повозка несется, а в ней трое моих товарищей. Качаются, орут не своими голосами, глаза закатывают, меня не узнают.

Оказалось, что после боя нашли они спирт немецкий, а он был отравленным.

– Получается, что если бы вас не ранило, быть вам в этой повозке четвертым?

– Конечно! Мы же голодные были, а кухню привозили только после боя. Так что поблагодарил я Бога за то, что меня сохранил. И Берлин я увидел. Ранило-то меня 24 апреля, а Берлин пал 2 мая. Рана оказалась не слишком тяжелая, и вскоре повезли нас в «логово зверя». Как бы на экскурсию. Прошелся под Бранденбургскими воротами и даже на Рейхстаге расписался. На одной из колонн. Так и написал: «Бойко. Полтава». Хотел и на парад Победы в Москву попасть, да одного сантиметра не хватило.

– Это как? Образно говоря?

– Почему же образно? Сантиметр он и есть сантиметр. Тут вообще целая история. Когда оказался на фронте, был самым маленьким в строю. Всего метр шестьдесят два, а под конец войны, считай за год, вдруг вымахал до метра семьдесят девять. Но все равно до парада Победы не дорос: чтобы пройтись по Красной площади, надо было иметь метр восемьдесят. Не повезло: в Берлине был, а до Москвы чуть-чуть «не дотянул».

Время наград

– Награды войны. Для многих фронтовиков это все, что им осталось для воспоминаний. Что вы, отец Михаил, вспоминаете, глядя на свои боевые ордена и медали?

– Ну, скажем, все то же свое ранение за шестнадцать дней до победы. После всего случившегося на передовую прибыл командир батальона, а мой командир ему и докладывает, что, мол, такой-то остался на поле боя, несмотря на ранение. Комбат пожал мне руку и сказал: «Наградим вас орденом солдатской славы». Я, конечно, в ответ: «Служу Советскому Союзу!».

И вот пришло время наград. Я стою в строю грудью вперед. Фамилия «Бойко» вторая, так что ждать не долго. И вот «А» прошла, «Б» прошла, «Г», «Д»… Что такое? Думаю, может, буду дальше, в каком-то особом списке. Не дождался.

– В чем же причина?

– А причина была одна: я человек верующий.

– И об этом знали?

– Конечно. Еще в боях на Висле меня вызвали в штаб полка и предложили поехать на курсы лейтенантов. Я, естественно, поблагодарил за доверие, а сам думаю: как же от всего этого избавиться? Впрочем, вот и избавление: анкету ведь надо заполнить! А там графы разные. Почему не комсомолец, почему не коммунист? Ах, верующий, псаломщиком был. Очень хорошо, мы вызовем вас в другой раз… А я думаю: как же, вызовете!

– И все же, дорогой отец Михаил, не обидно ли, столько выстрадав, не получить ничего?

Отец Михаил загадочно улыбнулся и, обращаясь куда-то вглубь квартиры, воскликнул; «Ируся, а покажи-ка мой пиджак, пожалуйста!». И девушка, одна из тридцати внучек и внуков батюшки, внесла в комнату звенящий от золота боевых наград пиджак.

– Через год после войны совершенно случайно встретился я со своим командиром роты. Обнялись, поцеловались. «А где твои ордена?» – спрашивает. «Да нет их, – говорю, – я же как бы не воевал…». В общем, он пошел куда следует, кулаком стукнул, «нажал» – и в результате через год после войны я получил все свои награды.

Исповедь

Рассматриваем фронтовой фотоальбом отца Михаила. Молодые красивые лица его боевых друзей. И сам он, статный и везде улыбающийся. Вдруг среди тускловатых снимков промелькнула газетная вырезка, а на ней фронтовая фотография: в разрушенном зале над роялем, неизвестно как уцелевшем, склонился солдат.

– Эта вырезка напомнила мне меня самого. Иногда даже кажется, что за этим роялем я и есть.

Помню, наша часть стояла в резерве, и мы зашли в один немецкий дом. Все там было вверх дном, а в углу стояло пианино. Совершенно целехонькое. А я ведь человек музыкальный, практически на всех инструментах играю. Сел я за него и сыграл. «Покаяние» Веделя. Было так странно: война, смерть – и эта божественная музыка в чужой стране.

Тогда я сказал себе: «Господи, я не прошу у Тебя ничего. Не прошу, чтобы меня не ранило, не прошу, чтобы меня не убило. А прошу единственное: дай мне быть с Тобой! Или здесь, на земле, или там, на небе. Как Ты хочешь».

Я понял, что тело зависит от Бога, а душа еще и от меня. Поэтому стремиться надо, всеми силами стремиться, чтобы душа моя была не подлая. Чтобы в сражении со злом она победила.

Нет, я не за Сталина воевал. Я воевал за Русь Православную.

Я ВОЕВАЛ ЗА РУСЬ ПРАВОСЛАВНУЮ
Последнее интервью с протоиереем Михаилом Бойко († 2002).
Беседовал Валерий Майкут

Из завещания протоиерея Михаила Бойко

Дорогие мои детки! Прежде чем уйти из этого материального мира в мир небесный, я хочу вам ставить наследство, которое заключается не в золоте и не в серебре, а в жизненном опыте, что дороже серебра и золота! Я услышал Евангельские слова, что мудрый человек строит дом свой на камне, которым является учение Христово. «… ходя же, проповедуйте, что приблизилось Царство Небесное; больных исцеляйте, прокаженных очищайте, мертвых воскрешайте, бесов изгоняйте; даром получили, даром давайте…

Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» (Мф. 10,7-8,16). «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф.11,28-30).

Мысль, что для примирения с Богом и обретения спасения необходимо всего лишь уверовать в Иисуса Христа и признать Его своим личным Спасителем и Господом, кажется примитивной. Люди склонны заслуживать Божие расположение своими делами, забывая о том, что Иисус учил детской простоте и доверчивости, без которых нельзя считать себя Его последователем (Мф.18,3). Спасение по благодати, а не по делам, спасение, даваемое даром, не нравится людям, которые гордятся тем, что они совершили.

Вот почему апостол Павел сказал, что среди христиан «не много мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных» (1 Кор. 1,26). Люди, которые гордятся своей мудростью, не склонны становиться христианами. Они не могут смириться настолько, чтобы поверить, что смысл жизни может быть столь прост. «Кто исповедует, что Иисус есть Сын Божий, в том пребывает Бог, и он в Боге» (1Ин.4,15). Я поверил этим словам и свою жизнь строил по Евангелию. Взял свой крест и последовал за Христом.

Крест мой начался с самого раннего детства, с 6-летнего возраста, когда моего отца арестовали и посадили в тюрьму на 7 лет. За что? За то, что он был человек верующий. Отец мой из кролевецких мещан Сумской губернии. Женился он на девушке из Черниговской губернии г. Городня, родители ее были простые мещане.

Отец, глубоко верующий человек, с самого детства полюбил Бога, любовь к церкви ему привила его мама. Он окончил блестяще церковно-приходскую школу. И уже в 16 лет работал писарем в городской управе… …»О детдомовской жизни написал много педагог Макаренко. Но, мне кажется, преукрасил. Не напрасно же он носил с собой пистолет? Наши мальчишки ночью делали рейды на магазины, грабили их. Поэтому городское начальство из города Полтавы отправило наш детдом в село Горбы Гловинского района. Для села это было «татарское нашествие».

Много претерпели крестьяне от наших мальчишек. Доставалось и нашим воспитателям. Был случай, когда мальчишка кнутом стегал воспитательницу по ногам, заставляя ее танцевать. Один раз избили директора настолько, что он был весь в синяках, и потребовали от него улучшить питание. После этого появились у нас яйца, сливочное масло, мясо и прочее.

Но через неделю приехала в детдом милиция во главе с прокурором, который заявил нам: «Вы проели свой бюджет на месяц вперед, теперь будете, есть одну «шрапнель» (перловую кашу). Во время летней страды под командованием атамана детдомовцы совершали рейды по селу, заходили в каждый двор (замки в домах были примитивные), открывали хаты, съедали все, что было вкусное, из сараев животных выпускали.

А в это время все крестьяне были на полях. Когда они узнавали о набеге, то с вилами, граблями, косами прибегали защищать свое имущество. Тогда детдомовцы прятались в болото среди камышей. За два года моего пребывания в детдоме, поменялось три атамана. Когда атаман своим поведением восстанавливал против себя большинство мальчишек, тогда мальчишки устраивали «темную» (набрасывали на голову одеяло и били до потери сознания), такая же участь ожидала и следующего атамана.

Годы, проведенные в детдоме, вспоминаются как постоянная ожесточенная борьба с окружающими, с воспитателями, с крестьянами, чьи домишки были в округе и попадали под разграбление отчаянных детдомовских мальчишек. И сейчас, столько лет спустя, я с содроганием в сердце вспоминаю «татарские набеги» мальчишек, озверевших крестьян с вилами и кольями, сидение до позднего вечера в камышах и высокой траве, суровые разбирательства милиционеров, прокуроров и иных облеченных властью взрослых, лютой ненавистью ненавидящих несчастных «мерзавцев».

Вся беда их заключалась в том, что не было рядом человека, который рассказал бы этим несчастным заблудшим душам о светлом Царстве Небесном, о великой любви и великом прощении…

Голодные и озлобленные, они даже не представляли себе, что Отец Небесный напитает их, если только они обратятся к Нему с горячей молитвой о прощении. У меня был другой пример: мой отец, с подорванным здоровьем, беззубый от цинги, но крепкий духом. Ибо сила человека в духе.

Получая от Бога поддержку в духе, человек способен на великие дела. Когда я однажды сказал своему отцу, что восхищен его мужеством, ведь вся его молодость прошла в тюрьме, и он не потерял радости жизни, то отец удивил меня своим ответом. Он сказал: «Какое мужество, я никакого мужества не проявлял. Я был как у Бога за пазухой. Заботиться мне было не о чем, спал крепко, знал, что утром разбудят, накормят какой-то баландой, погонят на работу, да еще и охраняют, чтоб меня никто не украл. У кого было мужество, так это у вашей мамы, потому что она почти не спала, а думала, чем вас накормить, во что одеть и обуть».

Иисус Христос учит нас, что всякая душа заслуживает заботы и сострадания. Приближая к себе грешников, Христос желал пробудить в них раскаяние и жажду новой жизни. Зачастую его доброта и доверие совершали подлинные чудеса. Много приходится скорбей терпеть человеку в жизни. И он изнемогает под этими скорбями. Ибо сил у него очень мало. Поэтому такой человек ищет посторонней помощи. Бежит к людям более опытным, более пожилым за советом, за помощью.

Иногда бегут к чародеям, колдунам и прочим бесовским служителям. А некоторые прибегают в храм Божий за помощью. И в большинстве случаев такие люди просят помощи в том, чтобы избавиться от скорбей и неприятностей. Избавиться от неприязни своих соседей, от неприятности на работе, от болезней телесных. Но никто из них не говорит о своем духовном состоянии. Никто даже не подумает о том, каково его духовное состояние, насколько он беден духовно, насколько несчастен. А ведь только в храме Божием этот человек может услышать настоящие слова помощи.

От самого Господа нашего Иисуса Христа. Он говорит нам: «Придите ко Мне все труждающие-ся и обремененные и Я успокою вас» (Мф.11,28). «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне» (Мф.10,28). О чем здесь говорит Господь наш Иисус Христос? О том, что мы с вами очень боимся тех, кто может убить наше тело. Боимся земных неприятностей. Боимся любых неприятностей. Боимся, что нас выгонят с работы, боимся, что нас оскорбят, что на нас скажут какое-то нехорошее слово. Боимся, что у нас отнимут что-нибудь. Одним словом, боимся того, чего не нужно бояться.

А вот чего надо бояться, мы того не боимся. Мы не боимся оскорблять Господа нашего Иисуса Христа. И даже не задумываемся над теми словами, которые читаем в Евангелии, что Господь наш после убиения нашего тела душу нашу может ввергнуть в геенну огненную, где будет плач и скрежет зубов.»… В 1940 году, когда вернулся отец, я уже перешел на третий курс. Семья только-только стала становиться на ноги, как грянула страшная война. Мои старшие братья за один день сдали все экзамены и ушли добровольцами на фронт: один по технической части, другой — по медицинской. Я по возрасту еще не подлежал призыву, потому остался возле родителей. Уже в сентябре 1941 г. немцы вошли в Полтаву. «Освободители», у которых на пряжках форменных ремней красовалась кощунственная надпись «С нами Бог», разоряли нашу родную землю…

Многие храмы были открыты, и мой отец стал отправлять службу в церкви Нерукотворного Спаса. Храм этот знаменит тем, что в нем накануне битвы со шведами молился царь Петр Первый. Отец Павел стал служить священником, а я помогал ему, подавал кадило, свечу, светил лампадки, учился читать на клиросе, потом петь и даже стал псаломщиком в одном из сел, а затем иподиаконом. Не только для верующих, но и для большинства полтавчан храм в те годы стал единственным духовным утешением. Тут можно было произнести горячую молитву и попросить у Господа Бога здоровья для воина (а воины были в каждой семье), оплакать погибшего, наполнить душу надеждой… Накануне освобождения Полтавы немцы ворвались в наш двор, собрали всех стариков, детей и женщин, погрузили в машину, свезли и закрыли в бане, облили бензином и сожгли.

Моего отца и меня они не нашли, потому что соседка успела нас спрятать в кухонном погребе, закрыла крышку и надвинула столик, чтобы ее не было видно. Немцы ходили у нас над головами, кованые сапоги стучали по доскам, волосы на голове стояли дыбом от ужаса, но мы с отцом вручили свои души Всевышнему, ибо все в руце Божией, без Его ведома ни одна волосинка не могла упасть с головы. Если мы с вами внимательно пересмотрим многосерийную документальную эпопею «Великая Отечественная…», то в хронике освобождения Украины есть кадры, снятые тогда после освобождения Полтавы: священник и молодой псаломщик отпевают заживо сожженных женщин, стариков, детей. Фронтовой оператор увековечил моего отца священника Павла Бойко и его сына, то есть меня. «Радуйтесь, радуйтесь, когда попадаете в различные испытания». Так обращается к нам святой апостол Иаков. Почему он так говорит? Да потому, что мы с вами являемся учениками Христовыми… Став иподиаконом, я имел полное право не идти на фронт, так как служители церкви, по приказу Сталина, освобождались от фронта по так называемой броне.

Но я, глядя, как мои ровесники ушли на фронт, не мог сидеть в тылу. Моему решению родители не противились, благословили меня, и я вслед за старшими братьями отправился воевать. Именно на фронте я стал истинно верующим. В октябре 1944 года наша 117-я мотострелковая дивизия долго стояла в обороне на Висле. Времени для размышлений было предостаточно. В тот момент я уже окончательно уразумел, что есть высшая созидающая премудрая сила, которая создала меня, весь окружающий мир, и я могу безконечно черпать из нее энергию, силу, мужество, уверенность, только надо безоговорочно ей доверять. «Боже, не прошу у Тебя, чтобы меня не ранило, не прошу Тебя, чтобы меня не убило, я прошу Тебя единственное — дай мне, Господи, быть с Тобой и здесь, на земле, и там на Небе».

Я уверен, что моя молитва была услышана Богом. Таким образом, тело свое я отдал на усмотрение Бога, а сам стремился только к тому, чтобы душа не стала подлой, потому что отчетливо понял, что умирающие в вере и надежде на Господа Иисуса Христа через смерть переходят от жизни суетной, скорбной и временной в жизнь светлую, нетленную и вечно блаженную. …Однажды вызывают меня в штаб полка и говорят: «Мы хотим вас отправить на двухгодичные курсы лейтенантов». Для человека, который хотел сохранить свою жизнь, это самый лучший вариант избавиться от фронта. И числишься солдатом-фронтовиком, и, в то же время, подальше от пуль, от осколков.

Конечно, я поблагодарил за доверие, но сам думал, как бы избежать этого. Когда стали оформлять документы, спрашивает начальник: — Вы партийный? -Нет! — Комсомолец? — Нет! — Почему? — Потому что я человек верующий… -Да? — Да! — отвечаю. — Вот и крестик у меня на шее. — Ну хорошо, мы вас вызовем! Таким образом, я благородно отказался от лейтенантов, потому что знал, что теперь меня уже больше не вызовут и оформлять документы не станут… …Через какое-то время после начала учебы в семинарии вызвали меня в военкомат и предложили, явиться на беседу на Короленко, 15 (т.е. в КГБ). Мне сразу сделалось неприятно, вспомнилась судьба моего отца, которому довелось сидеть в тюрьме, теперь эта участь, видно, не минует меня. Всю ночь накануне я провел в пономаре возле Церкви, молился и думал: о чем будут спрашивать, что буду отвечать? К утру после молитвы открыл Евангелие наугад и прочитал: «И поведут вас к правителям и царям за Меня…

Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать, ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас» (Мф. 10,18-20). Я воспрял духом, ибо понял, что не оставит меня Господь Бог, и уже смело пошел на прием.

Встретили меня спокойно, с улыбкой: — Садитесь, пожалуйста. Мы знаем, что Вы воевали, защищали Родину от врагов, кровь пролили. Значит, Вы человек советский, и сознательный. Не так ли? — Так, я этого не отрицаю. — А про себя думаю: «Что же дальше-то будет?» — Войну мы выиграли, но враг остался недобитым и прячется он тут, между нами. И потому мы просим помочь нам его найти и разоблачить. Поможете? — Конечно, помогу, — отвечаю. — Как только найду, так сразу за шиворот к Вам его и притащу! — Нет, так не надо!.. — А как надо? — спрашиваю. — Да вот Вы учитесь в семинарии, прислушивайтесь к тому, что говорят слушатели, запоминайте, а потом нам расскажете… — Это как? Доносчиком, сексотом стать, что ли? — Ну зачем Вы так некрасиво говорите! Мы вам доверие оказываем… — Я ведь воспитанник детдома, а там за доносительство били до смерти, и к такой деятельности у меня стойкое отвращение. С минометом и винтовкой Родину защищать я хоть сию минуту готов, а этим заниматься не буду! — честно ответил. Смотрю, у моего собеседника лицо меняется, исчезла улыбка, в голосе зазвучала злость: — Вы что же, свою семью не любите? — Люблю, но это не меняет положение вещей… — Думаете, Ваш ректор глупее вас? — мол, он доносит, а ты не хочешь. «Врешь, наш ректор не может этим заниматься, не такой это человек. А во-вторых, ты сам подл, если смеешь вещавать подобные тайны, да и права не имеешь их выдавать. Т.е. лжешь вдвойне», — думал я про себя, но вслух ответил: — Это личное дело ректора, он сам за себя отвечает, а я — за себя.

Много разных слов услышал я, но это были пустые и безполезные разговоры, и чтобы положить этому конец, я сказал словами Святого Писания: «Нельзя служить Богу и маммоне». — Вы не Богу служите, а Церкви, Бога нет! — У вас — нет, а у меня есть! После этого сует он мне бумагу и ручку и говорит: — Пиши: «ввиду того, что я пошел работать Церкви…» Я пишу: «…Богу…». Он вырывает бумагу, рвет ее на кусочки, дает чистый лист, и все повторяется. Разъяренный, он стучит пистолетом по столу и кричит.- «Ты нам первый враг, ты у меня на мушке, так что смотри…». Молча я выслушиваю угрозы, призывая в молитве дать мне терпение и мужество. «Бог не выдаст, свинья не съест», — приходит мне на ум. — Мы не дадим тебе стать священником!.. — продолжает утомившую меня торговлю сотрудник КГБ. Но я прошу его пригласить начальника, коль мы не можем найти общий язык.

Как ни странно, но зашел генерал и, не глядя на меня, спросил: — «Ну что, не соглашается?» — «Нет!». — «Тогда возьмите с него подписку о неразглашении…». Я молча подписываю бумагу о неразглашении государственной тайны, поднимаюсь и иду к выходу. Меня сопровождает молодой лейтенант и на выходе тихо говорит: «Помолись за меня!..». Я был поражен, но так же тихо спросил: «Как зовут тебя?» — «Анатолием!». — «Хорошо, помолюсь. Храни тебя Господь!»… …И только после того, как сменилось руководство КГБ, меня рукоположили во священники. Я служил в Демеевском храме и много было вокруг разных людей, даже среди священнослужителей.

Горячая моя вера и молитва сотворила со мною чудо: Митрополит направил меня в Покровский монастырь, вначале на месяц — на время отпуска диакона. Но сестры монастыря вылечили меня от желудочной болезни, восстановили мое здоровье, и я уже тридцать четыре года нахожусь в нем. И надеюсь служить в нем до последнего моего вздоха. Где я только ни бывал, какие монастыри ни посещал и даже за границею, но такого чудного, как наш Покровский — нигде не встречал. Уже в 1974 году, когда умер один из священников в Покровском монастыре, игуменья попросила у Митрополита: — Владыко, дайте нам священника! — Нет у нас священника, но почему бы вашего диакона не рукоположить? — А мы с радостью, иного и не хотели, — отвечала настоятельница. — Ну вот, диакон, и приходите завтра с прошением…

Целую ночь я не спал, приносил Богу молитвы, переживал и спрашивал себя, как я буду людей окормлять, если сам грешен? Справлюсь ли я с этой многотрудной службой, достоин ли? Много еще было и формальных сложностей, пока не сменился уполномоченный по делам религии. Ведь я был неудобным человеком, никогда не шел ни на какие компромиссы с совестью и заповедями Христовыми, особенно, если касалось это вопросов морали. И вот уже двадцать шесть лет я служу священником и благодарю Бога за все великие Его благодеяния, которые Он посылал мне всю жизнь. Я люблю трудиться во славу Божию, для меня отрадно общаться с людьми. О каждом нужна молитва. Ибо великое чудо воскресить мертвеца духовного, ибо покаявшись, возлюбив Господа, воскреснет он для жизни вечной. И на этом пути у священника — великая и добрая миссия. На Евангельской ниве может вырасти и бурьян.

Но это не должно смущать истинных учеников Христовых. Им нужно оставаться трезвыми и бдительными. Только Суд Божий произведет окончательный отсев и отделит доброе от злого, тьму от света. Ибо грань между светом и тьмой чаще всего проходит через сердце одного и того же человека. Возможно ли, посильно ли для человека то, к чему зовет Евангелие? Даже полюбив идеал, люди часто не находят сил к нему подняться. Другое, могучее притяжение владеет человеком, пригибая к земле, носит он камень забот на шее, проводит отпущенное ему драгоценное время, погрязая в мелочах и суете. К Богу человек приходит с сердцем, полным корысти и себялюбия, не слыша слова Господа нашего Иисуса Христа: «Смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения… Душа больше пищи, и тело — одежды» (Лк 12,15,23).

«Кто учит иному и не следует здравым словам Господа нашего Иисуса Христа и учению о благочестии, тот горд, ничего не знает, но заражен страстью к состязаниям и словопрениям, от которых происходят зависть, распри, злоречия, лукавые подозрения. Пустые споры между людьми поврежденного ума, чуждыми истины, которые думают, будто благочестие служит для прибытка. Удаляйся от таких. Великое приобретение — быть благочестивым и довольным. Ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынети из него. Имея пропитание и одежду, будем довольны тем. А желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают в бедствие и пагубу; ибо корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям. Ты же, человек Божий, убегай сего, а преуспевай в правде, благочестии, вере, любви, терпении, кротости. Подвизайся добрым подвигом веры, держись вечной жизни, к которой ты и призван, и исповедал доброе исповедание пред многими свидетелями» (1Тим.6,3-12). Этим обращением святого Апостола Павла я бы хотел закончить рассказ о своем крестоношении.

На длительном, тернистом и узком пути, несмотря на то, что шел за Господом, я, как все несовершенные люди, спотыкался, падал, но с Божией помощью поднимался и следовал за Господом, надеясь на Его милость, ибо как сказал Апостол Павел: «Между грешниками я первый» Будем же дорожить, дорогие мои дети телесные и духовные, Крестом Христовым, который носим на своей груди. И будем помнить, что Крест Христов — это Сила Божия для нас спасаемых по дороге на Голгофу, но после смерти на Голгофе наступает Воскресение! Помоги нам всем Господь! Итак, дорогие детки мои, да не усомнится сердце Ваше в словах Господа нашего Иисуса Христа! Вот Ефрем Сирин и просит Бога, и нас учит, чтобы мы просили: «..Дух праздности,… уныния не даждь ми».

Дальше Преподобный отец заметил, что в каждом человеке преобладает эгоизм, каждый старается покорить себе своих близких, каждый старается настоять на своем, т.е. предпочитает быть начальником, командовать всеми. Это очень серьезная болезнь духа человеческого, которая называется любоначалие, т.е. любовь к начальствованию, любовь к повелеванию. И мы видим, что в семьях, где начинает жена повелевать, командовать, забывая, что она в подчинении мужа находится, то в такой семье уже не будет порядка. Почему? Да потому, что Сам Бог повелел — начальником быть в семье отцу, он глава семьи, он должен задавать тон, он должен говорить, что и как делать, и все ему должны подчиняться: и дети, и внуки, и жена. Но если дети будут видеть, что жена не подчиняется мужу, то, естественно, они будут брать с нее пример, пример неподчинения. И тогда эта несчастная жена, которая старалась настоять на своем, в конце концов, (7)1_^ приходит в храм Божий к священнику и жалуется, что нет порядка в семье: и муж не слушает, и дети eе слушают. И когда начинаешь выяснять, то оказывается, что в семье командует мать, она взяла власть в свои руки и начальствует. И вот эта болезнь и приводит к разрухе семьи, потому что получается анархия в семье.

Как много зависит от нашего воздержания! Вот один пример расскажу вам. Одна женщина пришла к старцу и жалуется на своего мужа, что он дескать и в церковь её не пускает, и ругает. — Ну а ты ему что-то отвечаешь? — Ну, конечно, и я отвечаю. Тогда сказал старец: — В воскресенье поднимись раненько, приготовь завтрак, убери в доме, чтобы было кругом чисто, а когда муж проснется, набери в рот воды и не выливай, и не глотай, а держи во рту воду, пока не накормишь своего мужа. Она так и сделала. Приготовила все, потом набрала воды в рот и стала своего мужа обхаживать, кормить его. Муж видит в доме полный порядок и то, что жена молчит, не возражает ничего на его слова, не раздражается, не огрызается, грубо говоря.

Когда он насытился, довольный тишиной и покоем, и сам говорит: — Почему ты в церковь не идешь? Сегодня ведь воскресенье. И отпустил ее в храм Божий. Вот почему есть такая поговорка: «Набери в рот воды», т.е. постарайся удержать свой язык, чтобы он ничего не произсил, вот как человек держит во рту воду и не может произносить ничего. А в тишине мысли свои приведи в порядок. Прочитай молитву. И таким образом тот пожар, который начинает возгораться от слов наших ближних, мы потушим. Запомним это, и тогда исполнятся на нас слова апостола Иакова: «Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный» (Иак.3,2).

Там, где все командуют, там порядка не будет. Вот почему Святая Церковь напоминает нам: бороться с любоначалием. …Как я уже говорил, Бог дал мне хорошую спутницу жизни, которая любила, как и я, деток, и с радостью, хоть и очень большими трудами подарила мне семерых детей — как символ полноты и гармонии. Мы знаем, что Бог сотворил мир в семь дней — семь дней в неделе, музыкальный лад состоит из семи нот, световой спектр состоит из семи цветов, Церковь стоит на семи столпах Вселенских Соборов, за Престолом горит семь светильников, символизирующих семь даров Святого Духа. Таким образом, Господь дал нам полную гармонию. Детки все воспитанные, хотя выросли в бедности и материальных лишениях. Но все научились жить дружно, делиться между собой всем. Даже конфетку, которой угощал в школе именинник, несли домой, чтобы поделиться. Сейчас, к сожалению, очень часто приходится слышать, как люди оправдывают свое нежелание иметь детей «тяжелыми временами», плохими жилищными условиями, тем, что кормить нечем. Все это дьявольские нашептывания. Я строил свою семью в тяжелое время, была еще карточная система, жили все в одной комнате, в подвале, а комната была вся сырая до самого потолка, и тем не менее мы создавали семью.

Так образовалась у нас своя домашняя церковь. И когда мы на Пасху или Рождество собираемся все вместе в моем ломе, у нас проходит торжественный молебен, и все мы поем. И каждые именины у нас проходят очень торжественно, всей семьей. Представляете, какие руки нужно иметь имениннику, чтобы взять все подарки? Так что, молодые люди, не бойтесь иметь детей. Вот сейчас я остался один, супруга моя отошла в иной мир. И я хожу в гости к своим детям. В понедельник к одному, во вторник к другому. Внуки кричат: «Ура! Дедушка пришел». Сын рад, невестка рада.

На следующий день в другую семью, и там рады. И все обижаются, почему редко хожу. Но ведь детей-то семеро, только раз в неделю и получается. Знаете, когда детей много, их легче воспитывать. И тут не нужно ничего делать специально: «Вот, садитесь, я сейчас вас буду воспитывать». Сама обстановка жизни — она воспитывает человека. Отец занят трудом, ему некогда пьянствовать, мать трудится, ей некогда сплетничать с соседками. Дети это видят и тоже привыкают к труду, помогают родителям. Старшие помогают воспитывать младших. Иногда думают, что христианское воспитание — это научить креститься, молиться, поклоны класть.

И бывает так, что человек знает все: и псалтырь, и молитвы напамять, а жить с ним невозможно. Потому что он — эгоист. В большой семье эгоистом стать сложнее, чем в маленькой. Мальчишек своих приходилось мне и наказывать, иногда и ремнем. У апостола Павла сказано: «Наказывайте своих детей, но не раздражайте». Вдумайтесь в это. Наказание — это слово с положительным смыслом. Наказать, подсказать, рассказать, то есть научить. Наказание это не кара. К сожалению, родители часто превращают его именно в кару. Во-первых, никогда нельзя наказывать во время гнева. Вообще ничего нельзя делать, когда ты рассержен.

Священное Писание говорит ясно: «Во гневе человек правды Божией не соделывает». Поэтому, если ребенок сделал что-то не так, расстроил тебя, ты сначала себя успокой молитвой. И когда успокоишься, почувствуешь, что ребенка любишь, хочешь ему добра, только тогда можешь его наказать. Может быть поэтому, в нашей семье никогда не было крика, повышенного голоса. Так что миссия должна начинаться в собственной семье. Любите ближних своих, и тогда будете любить всех. Приучали мы детей и к труду. Каждый по мере своих силенок выполнял по дому какую-нибудь работу. Все вместе мы строили наш дом.

Конечно, это была «избушка на курьих ножках», из всяких отходов, но мы в ней находили любовь и понимание, поддержку и отдохновение. По весне, когда все оживало в природе, мы выходили во двор и приводили все вокруг в порядок, а заодно проверяли, что осело в наших душах…

29 августа — годовщина блаженной кончины протоиерея Михаила Бойко.