Священномученики Михаил Пятаев и Иоанн Куминов, пресвитеры

Священномученик Михаил родился в 1891 году в селе Мачкасы Кузнецкого округа Пензенской губернии в семье крестьянина Максима Пятаева. По окончании сельской школы учился в Москве, а затем переехал в Саратов, где преподавал русский язык и литературу.

В Саратове он познакомился со своей будущей женой, Евфросинией Фроловной. Она происходила из рода саратовских купцов Ивановых, которые имели баржи и возили товары по Волге. Отец Евфросинии был строгих правил, образование дал только сыновьям, а дочерей приучал к домашней работе, полагая, что для них лучше научиться воспитывать детей и вести хозяйство.

В то время императорское правительство, развивая реформы П. А. Столыпина, усиленно занималось вопросами переселения русских крестьян на восток, на малозаселенные пространства Сибири. Вместе с крестьянами в Сибирь переезжали священники, учителя, врачи и ремесленники. Всем изъявившим желание переселиться правительство оказывало материальную помощь.

Так Михаил Пятаев с семьей оказался в городе Омске. Первое время он продолжал преподавать, но затем принял решение посвятить свою жизнь служению Богу. В 1917 году Михаил Максимович поступил псаломщиком в Крестовоздвиженский собор города Омска, чтобы впоследствии, если на то будет воля Божия, быть рукоположенным в сан священника.

Начиналась беспощадная гражданская война. В 1918 году город заняли красные. Красногвардейцы въехали в собор на лошадях и принялись крушить все, что попадалось под руку.

Вскоре после этих событий в том же соборе в 1918 году архиепископ Сильвестр (Ольшевский) рукоположил Михаила Максимовича в сан диакона. До 1921 года диакон Михаил служил в Омске, а затем попросил правящего архиерея перевести его на службу в село, так как с большой семьей ему стало трудно жить в городе, и он был переведен в Богоявленский храм села Малокрасноярка. Место было глухое, отдаленное от больших городов и железных дорог, но население здесь было просвещенным и когда-то зажиточным; в самом селе жили несколько купеческих семей. Перед приходом в село красногвардейцев главы семейств уехали, чтобы не подвергнуться расправе. Из всех купцов остался дома только Василий Севастьянов. Многие советовали и ему скрыться, но он отвечал: «Зачем я буду бежать из своего родного села!» Теперь красногвардейцы арестовали его, привели в тюрьму его жену и детей и на их глазах отрубили ему на плахе голову.

В 1923 году диакон Михаил Пятаев был рукоположен в сан священника. Отец Михаил с большой любовью относился к своему приходу. Вокруг храма он посадил сирень, обсадил сиренью аллею, ведущую к храму; прихожане стали называть ее «пятаевской». Для бедняков отец Михаил совершал крещения, венчания, отпевания бесплатно. Многие стали ездить к нему из других приходов — и не столько даже из-за бесплатных треб, сколько потому, что полюбился им ревностный и образованный пастырь, который всегда был готов прийти на помощь всякому страждущему. Если кто из прихожан побогаче жертвовал, он раздавал эти приношения беднякам. Многие из нищей братии находили у него поддержку и пропитание. Для этой цели он сам ловил рыбу и многое из того, что налавливал, раздавал беднякам и нищим.

Однажды, наловив много рыбы, он заморозил ее, сложил в мешок и поставил его в сенях. Вдруг слышит — из сеней доносится какой-то подозрительный шум. Выйдя, отец Михаил увидел, что двое нищих, утащив мешок, дерутся за рыбу. Застигнутые врасплох, они испугались, и один из них сказал:

— Отец Михаил, прости.

— Да уж ладно, Вася, прощаю, но так нельзя делать, это ведь грех, я вам так дам.

Священник завел нищих в комнату и сказал жене:

— Они замерзли, давай-ка, налей им щей, покорми их.

Евфросиния Фроловна поставила на стол щи, другую еду, и они стали есть.

Храм в селе Малокрасноярке был двухштатным, и в 1928 году сюда был назначен второй священник — отец Иоанн Куминов. Он родился в 1865 году в селе Куликовском Тюкалинского округа Тобольской губернии в семье крестьянина Ивана Куминова. В 1877 году семья переехала в Омск. Здесь Иван Иванович окончил учительскую семинарию и, пройдя испытание при Омской классической гимназии, был назначен инспектором народных училищ Тарского округа. В этой должности он прослужил до 1922 года, когда был рукоположен в сан священника. Служил в разных храмах Омской епархии. В 1928 году был направлен в село Малокрасноярку.

Подошел к концу 1929 год. В Сибири началась коллективизация и связанные с нею аресты и высылки крестьянских семей, а вместе с ними и аресты духовенства. Борьба с крестьянами явилась одновременно и борьбой с Русской Православной Церковью. Всего семь лет прошло со времени изъятия церковных ценностей в 1922 году, а уже поднималось новое беспощадное гонение на Церковь.

В начале января 1930 года в канцелярию Малокрасноярского районного административного отдела пришел староста храма Петр Бородин и принес прошение — разрешить крестный ход на иордань 19 января в праздник Крещения Господня, как это бывало всегда. Заявление было написано не по форме. Делопроизводитель районного административного отдела дал образец, как должно быть написано подобное заявление.

— Я в этом деле ничего не понимаю, — сказал Бородин, — пусть приходит священник.

Через некоторое время в канцелярию пришел отец Михаил. Делопроизводитель объяснил священнику, как пишутся подобные заявления в соответствии с инструкцией, опубликованной в бюллетене НКВД.

— Дайте мне этот бюллетень, чтобы переписать инструкцию о правах и обязанностях религиозных объединений, чтобы нам руководствоваться законом, — попросил отец Михаил.

— Возьмите, а как спишете инструкцию, так верните. А есть ли у вас номер газеты «Известия», где было опубликовано постановление ВЦИК и СНК о религиозных объединениях? — спросил делопроизводитель.

— «Известия» мы сами получаем, — ответил отец Михаил.

В этом же бюллетене были опубликованы формы, по которым составлялись списки членов религиозной общины, и инструкция, как их заполнять.

— Если сумеете быстро заполнить, то подайте их для перерегистрации общины к 10 января, — сказал делопроизводитель.

Отец Михаил стал просить присутствовавшего при разговоре начальника административного отдела, чтобы власти разрешили провести 5 января собрание членов общины для перевыборов. Начальник дал согласие и сам вызвался сообщить в сельсовет, чтобы оттуда прислали на собрание своего представителя.

— А как быть, если члены сельсовета будут препятствовать проведению общего собрания, которое разрешено постановлением ВЦИК? — спросил священник.

— Всякий, кто хочет провести общее собрание, должен спросить разрешение сельсовета, на территории которого предполагается проводить собрание. Если сельсовет разрешит, то он пришлет своего представителя и можно будет собрание провести, а если не разрешит, так значит, на это есть причины, и собрание проводить нельзя, — ответил делопроизводитель.

— А как по закону должна производиться регистрация членов общины? — спросил отец Михаил.

— Вы можете объявить о ней на собрании, которое будете устраивать, а также вывесить объявление в храме.

В тот же день часа через три отец Михаил вернул бюллетень, сказав, что инструкцию переписал, а все остальные постановления ВЦИК, опубликованные в газетах, ему хорошо известны.

3 января к Дорофею Гришманову, бывшему когда-то членом церковного совета, пришел Тимофей Мелехов и принес списки верующих для перерегистрации общины, сказав, что их дал ему отец Михаил. Мелехов предложил взять кого-нибудь пограмотней из твердо верующих и обойти со списком деревню. Вместо этого Гришманов пошел в сельсовет и заявил о том, что 3 января в село Большеречье ночью приезжал священник Михаил Пятаев и без ведома сельсовета послал граждан для производства какой-то регистрации.

5 января членами сельсовета в соответствии с этим сообщением был составлен акт: «Усматривая поповские ночные визиты подозрительными в связи с коллективизацией, а также без ведома сельсовета, постановили составить настоящий акт для передачи в административный отдел на предмет расследования и привлечения к ответственности».

Праздничное Рождественское богослужение в Богоявленском храме совершал священник Иоанн Куминов, а отец Михаил регентовал на клиросе. По окончании литургии отец Иоанн сказал проповедь, в которой, в частности, призвал молодых людей и их родителей чаще посещать церковь и молиться Богу: «Посылайте своих детей в церковь, и пусть они там молятся Богу. Не слушайте, кто вам что говорит, вас и так задавили непосильными налогами и теперь агитируют и хотят ввести в заблуждение».

Услышав эти слова, отец Михаил почувствовал, что может произойти недоброе, — в обстановке гонений власти за одно неосторожное слово могли арестовать священников, а церковь закрыть. Наверняка в храме есть люди, которые затем приукрасят и разнесут по селу это слово. Так оно и случилось. Прихожанка Дарья Баркова, выйдя из храма, стала всем говорить, будто отец Иоанн произнес антисоветскую проповедь, сказал, что «вас советская власть задавила непосильными налогами, вас одурманивают, ваших детей не пускают в церковь и в школах не учат божественному, не верьте, что вам говорят советские работники, они вам затуманивают головы».

Женщины убеждали ее не распускать по селу подобных слухов, иначе священников могут арестовать, но она не унималась. Впоследствии, вызванная на допрос, она лжесвидетельствовала о священнике, говоря, что «Куминов систематически занимается антисоветской агитацией».

После Рождества уполномоченный ОГПУ принялся допрашивать крестьян. Большинство из них отказались лгать на священников. Показания давали председатели сельсоветов и колхозов и их жены. Жена одного из председателей колхоза показала в ОГПУ:

— 3 января к нам в дом зашел Роман Никитич Дроздовский, член церковного совета, и сразу, грубо предлагая мне, сказал: ты веруешь в Бога, а если веруешь, запишись в список. Я ему ответила, что я веровать не хочу и записываться не буду. В это время мой муж Григорий был в горнице. Позвал Дроздовского и предложил ему купить икону.

Дело кончилось тем, что «муж, как председатель колхоза, попросил Дроздовского в сельсовет, где составили акт… Роман Дроздовский во время организации коллектива, за два дня до его обхода по регистрации общины, на собрании заявил, что я в коллектив не пойду, и где он был во второй комнате в школе, никто за коллектив руки не поднял; отсюда я заключаю, что Дроздовский вел агитацию против коллектива».

Председатель одного из сельсовета показала: «3 января 1930 года приехал к нам в деревню малокрасноярский священник Михаил Пятаев. Заехал к члену церковного совета Роману Дроздовскому… дал ему установку идти по деревням и производить регистрацию членов общины верующих… Узнав о том, что обход делают без разрешения и не заявив об этом сельсовету, я, как председатель сельсовета, арестовала Дроздовского и отправила в районный административный отдел в арестантском порядке… на второй день, как был обход с регистрацией верующих, сразу начались массовые заявления о выходе из коллектива». На допросе Роман Никитич сказал:

— В начале января 1930 года к нам в деревню Малоскирлинскую приехал священник из малокрасноярской церкви Михаил Пятаев, который… пришел ко мне и предложил мне, как члену церковного совета, обойти всех верующих и произвести перерегистрацию общины. Но я, как человек неграмотный, себе секретарем взял своего сродного брата четырнадцати лет, с которым я на другой день пошел переписывать верующих и одновременно собирать на церковь денежные пожертвования. Не обойдя половины деревни, зашел к члену коллектива Григорию Федоренко, где его жене мною было предложено записаться в список верующих, на что она ответила: раньше веровали, а теперь не будем. Ее муж позвал меня в горницу, где предложил мне купить иконы, а потом спросил, есть ли у меня какие документы на разрешение производить перепись. Я ему показал данные мне священником Пятаевым две бумаги за его подписью. Федоренко их взял себе и сказал мне идти с ним в сельсовет, куда меня и доставили. После чего был составлен сельсоветом протокол, а меня направили в Малокрасноярский административный отдел. В церкви на Рождество я был, но проповеди священника Куминова не слыхал, так как я в это время выходил привязывать коня.

Отец Михаил по всему видел, что власти собираются его арестовать. У него был друг детства, который работал в московской милиции. После революции, когда новая власть прочно утвердилась как власть антихристианская, преследующая Православную Церковь, он написал священнику: «Михаил, мне очень жаль… ты был учителем, а теперь стал священником. Не подумай дурного, я тебе это говорю не потому, что плохо отношусь к духовенству, но сейчас не подходящее для священнослужителей время. Я тебе предлагаю приехать в Москву и снова поступить на работу учителем. Я помогу тебе устроиться на работу и найти жилье».

За два дня до ареста священника его жена, Евфросиния, напомнила ему об этом письме и сказала:

— Давай-ка собирайся и уезжай. Тебе написал тогда твой друг, послушайся теперь его совета.

— Нет, Евфросиния, — сказал отец Михаил,— я никуда не уеду, я дал присягу. Как я могу изменить Богу и народу? Никогда! Я знаю, что иду на верную смерть, но такова воля Божия! А ты детей всех вырастишь и с Божьей помощью воспитаешь, никого не растеряешь.

— А детей-то сколько!.. — всплеснула руками жена3.

— Ну, что же сделаешь, воспитаешь… с Божьей помощью.

Священников арестовали вскоре после праздника Рождества Христова и отправили в тюрьму в город Каинск. В тюрьме тогда жестоко пытали. У живых клещами вырывали зубы с золотыми коронками, беспощадно били, так что у многих подследственных были выбиты все зубы и поломаны ребра. Следователь ОГПУ на допросах безжалостно избивал священников, а однажды издевательски приказал вылить на отца Михаила содержимое параши. Но несмотря на мучительные пытки, пастыри отказывались лжесвидетельствовать, как того требовал следователь, заставлявший их подписать показания о том, что священники и члены церковного совета занимались организацией крестьян для борьбы с колхозами и советской властью.

Отец Михаил на вопросы следователя ответил: «В селе Малокрасноярском я служу с 1921 года. Сначала был диаконом, а с 1923 года был рукоположен в священника. Поскольку Малокрасноярский приход является двухштатным, то нас, священников, там двое. Второй священник, Иоанн Куминов, служит с 1928 года. За время моей с Куминовым службы мы нигде и ни в чем противозаконном не участвовали. Исполняли только свой религиозный долг. Я, Пятаев, обвиняюсь якобы в антисоветской агитации, но это вышло просто по ошибке. Я обратился в Малокрасноярский административный отдел за справками по предложению церковного старосты Бородина, который сам не смог разобраться… Мне было предложено делопроизводителем заполнить список религиозной общины… и дан для ознакомления бюллетень НКВД по религиозным делам. Религиозные списки он мне велел приготовить к 10.1.30 года. Я спросил: препятствий не будет? Он мне ответил, что нет. И я решил регистрацию провести через членов церковного совета. Они ходили по домам и переписывали верующих…

Мною было предложено проверить и переписать только тех, которые у нас состояли в списке… Когда я объезжал приход, никаких обращений со стороны молящихся ко мне не было. Во время богослужений я проповедовал исключительно по Божественному Писанию. Священник Куминов проповедует чаще, но также только по духовным книгам, а о власти и о проводимых ею мероприятиях никогда не говорит. Он просто призывал молящихся и молодежь по-христиански молиться Богу и находить время для этого, ходить по праздникам в церковь».

Священник Иоанн Куминов на допросе ответил так: «В рождественский праздник мной была сказана в церкви проповедь верующим, которая была посвящена исключительно Рождеству Христа, но к этому было добавлено о трезвой жизни верующих, о том, чтобы они чаще ходили в церковь. Как мы смотрим по-христиански — шесть дней работай, а седьмой посвящается Богу. В конце проповеди я призывал повиноваться законам; каких-либо антисоветских высказываний я не допускал… Против коллективизации нигде никому ничего не говорил».

7 февраля 1930 года заключенных ознакомили с постановлением о предъявлении обвинения. В нем было написано: «Означенные граждане изобличаются в том, что на почве органической ненависти к советской власти, ее мероприятиям, проводимым на селе, и используя свое положение священнослужителей, Пятаев и Куминов использовали религиозные предрассудки несознательного крестьянства и при поддержке зажиточной части деревни проводили контрреволюционную деятельность на срыв мероприятий, запугивая крестьян провокационными слухами о близком падении советской власти, якобы на основании «Писания Божия».

В конце декабря 1929 года на общем собрании граждан единогласно было принято — записаться в коллектив. Член группы, священник Пятаев, на второй день обходом индивидуально каждого хозяйства проводит якобы запись в общество верующих, между тем как следствием установлено — последний проводил агитацию против сплошной коллективизации села».

Прочитав обвинение, отец Михаил написал: «Виновным себя не признаю. Был в объезде сел в течение двух суток. Списки на запись верующих составлял по словесному распоряжению милиции для перерегистрации церковной общины. К отцу Иоанну Куминову ездил на квартиру только по своим церковным делам. Больше показать ничего не могу».»

Священник Иоанн Куминов, прочитав обвинение, написал: «Виновным по предъявленному мне обвинению себя не признаю. Дополняю, что накануне ареста слышал разговор про Баркову, которая говорила в отношении проповеди, что я говорил в ней законам не подчиняться и власть не признавать, а я говорил наоборот. Не знаю, из чего исходила Дарья Баркова, искажая мою проповедь, так как церковь она посещала…»

9 февраля уполномоченными ОГПУ было составлено обвинительное заключение. В нем, в частности, говорилось: «Твердая и последовательная политика партии и советской власти, направленная на ликвидацию кулака как класса, встретила ожесточенное сопротивление последнего, не брезгующего никакими методами, лишь бы противопоставить свои кулацкие требования требованиям линии партии. Основным методом кулацкой борьбы являлось организованное выступление против мероприятий правительства на селе путем агитации, провокационных слухов, подкрепляемых временными трудностями страны, и на почве религиозных убеждений. Все виновные изобличаются в том, что, будучи недовольны советской властью по своему классовому убеждению и ее мероприятиями, проводимыми на селе, организовали группу по привлечению на свою сторону чуждого элемента из средняцкой части деревни и на протяжении 1928—30 годов проводили контрреволюционную деятельность путем агитации, под разными предлогами использовали крестьянские массы, еще не изжившие старых религиозных убеждений. Запугивая бедноту священной стихией, …вызывали среди населения разные толкования по отношению к власти и проводимым ею мероприятиям в стране, переустройству отживших форм сельского хозяйства».

21 февраля Особая Тройка ОГПУ вынесла постановление: священников Михаила Пятаева и Иоанна Куминова — расстрелять, семьи их выслать на север.

28 февраля отцу Михаилу дали свидание со старшей дочерью Анной, приехавшей в Каинск. Свидание было через решетку. Священник попросил:

— Анна, дай мне свою косу.

Она протянула ему через решетку косу, и вся коса у нее была потом мокрая.

— Папа, что ты плачешь? — спросила она.

— Мне очень тяжело, потому что вас так много и вы остаетесь одни.

В эту ночь Анна увидела во сне, как Божия Матерь причащает из золотой чаши отца Михаила. Проснулась она с мыслью, что отец будет освобожден. Радостная поспешила она в тюрьму с передачей.

— Пятаев? Да он расстрелян, — сказал ей надзиратель.

Священники Михаил Пятаев и Иоанн Куминов были расстреляны 28 февраля 1930 года в одиннадцать часов вечера.